Сергей Летов: Жизнь в импровизации

Музыкант, саксофонист и композитор, отец русского джазового авангарда представил книгу «Дамский коктейль»

Он работал с многочисленными группами и музыкантами, в том числе со своим младшим братом Егором Летовым и его группой «Гражданская оборона», с Сергеем Курёхиным и его проектом «Поп-механика», писал музыку к фильмам и снимался в кино, участвовал в передачах на радио и телевидении. А ещё непревзойдённый мастер импровизации уже давно выступает вместе с Московским театром поэтов на вечерах художественного чтения.

Химия джаза

– Сергей, что вам даёт звучащее слово, как вы на него «настраиваетесь»?

– В последнее время поэты и писатели часто просят поддержать их музыкальным сопровождением. Я люблю современную поэзию и всегда откликаюсь на просьбы друзей. В данном случае я старался подобрать соответствующее звучание к книге азербайджанского писателя Джавида Алакбарли. А как настраиваюсь? Предварительно читаю.

– Есть на это время?

– С трудом нахожу. Работы сейчас много. Сегодня я здесь, а через несколько часов еду на другой конец России. Но, естественно, свои коррективы вносит обстановка. Приходится к ней как-то приноравливаться.

– Кстати, а чем занимаетесь, когда гастролей нет?

– Так сложилось, что в прошлом году, буквально накануне всеобщей самоизоляции я купил бас-флейту. Так что с энтузиазмом осваиваю этот инструмент. Я живу в многоквартирном доме, где тонкие стены, но соседи к моей игре отнеслись философски: «Играйте, конечно! Саксофон и флейта – не дрель». В оправдание могу сказать, что играю негромко и приятно – жильцы не травмированы. Дома я исполняю исключительно барокко и по нотам. У меня большая коллекция партитур Баха, Генделя, Телемана для блокфлейты, гобоя, скрипки. А импровизирую я только на сцене. Эта энергия должна копиться.

– А почему вы вообще стали музыкантом? Вы же по образованию серьёзный человек, химик.

– В своё время я принимал участие в разработке теплозащитных покрытий советского шаттла «Буран». Окончил Московский институт тонкой химической технологии, аспирантуру во Всесоюзном институте авиационных материалов. Меня даже признали «Лучшим молодым изобретателем-рационализатором города Москвы». При этом начал любительски играть на саксофоне ещё в 1980-х. Вскоре мои занятия получили определённое признание: я стал выступать с группами «Аквариум», «ДДТ», «Центр», «Алиса»... Но со временем моим коллегам, музыкантам, не понравилось, что я совмещаю научную работу и музыку, ограничивая возможности совместных гастролей. Пришлось выбирать в пользу музыки.

– Любовь к музыке с детства?

– Я родился в Омске и до сих пор хорошо помню, как бабушка водила меня в Дом офицеров играть на фортепиано. Затем я поступил в музыкальную студию по классу фортепиано, но в классе пятом её закрыли и на этом моё обучение закончилось. Я переключился на физику и химию. Но музыка осталась во мне. Сначала я заслушивался классикой, потом стал слушать ещё и джаз. Начал пробовать играть на саксофоне…

Из «Гражданской обороны» в «Поп-механику»

– Вы с братом Егором, основателем и лидером культовой панк-группы «Гражданская оборона», очень разные. Вы росли вместе? Не было между вами конкуренции?

– Детство моего брата проходило под моим чутким руководством до его 8 лет. Затем я уехал в новосибирскую физико-математическую школу-интернат, потом в Москву. Конечно, что-то у нас общее было, какое-то влияние я на него оказывал, но он шёл своим путём. Мы очень разные, но, конечно, контактировали. Игорь присылал мне свои записи, я иногда отправлял свои. Был период, когда от него приходило несколько писем в неделю. Егор был весьма эрудированным человеком, у него осталась огромная библиотека. А фонотека просто гигантская: от винила до CD. Он это слушал, анализировал, прекрасно разбирался в музыке. Я вообще считаю Егора непризнанным великим русским поэтом.

– А вместе играли?

– Более того, в 1982 году мы с ним организовали «Оркестр нелёгкой музыки», где брат играл на ударных, я на духовых. В «Поп-механике» Сергея Курёхина Егор исполнял уже на басу. В 1996-м Курёхина не стало, и этот трагический момент послужил нашему с Егором сближению. Я хотел позвать его в свой проект, читать стихи, а он предложил мне поиграть с ним. Так я оказался в «Гражданской обороне».

– В чём была причина такой массовой популярности «Гражданской обороны»?

– Это был настоящий голос русской провинции. Вообще, ГО началась в Омске, в нашей квартире. Бόльшая часть записей была сделана именно там. Одно время отсутствовал барабан: вместо него они использовали старый школьный портфель. А популярность? Слушая его песни, любой человек, даже обременённый семьей и ипотекой, вдруг возвращался к самому себе, молодому. Это был такой портал во время обнажённых чувств и нервов, машина времени. Кстати, Сергей Курёхин мне всегда очень напоминал брата. По внутреннему строению личности и по отношению к миру они очень похожи.

– А как вы познакомились с Курёхиным?

– В 1982 году я работал в НИИ и находился в командировке в Ленинграде. Я тогда был знаком с Артемием Троицким – позвонил ему с предложением встретиться, а он позвонил Курёхину. Так мы встретились в кафетерии на площади Искусств напротив Русского музея. Сейчас этого достойного питейного заведения уже нет. Помню, что Курёхин был изрядно небрит, в каком-то пальто на два размера больше. Мы пили кофе из гранёных стаканов стоя – стульев там просто не было. В этот же день я получил предложение сыграть с ним концерт. Первый прошёл как-то комом, а вот второй, в Доме архитекторов, запомнился всем. Участие в нём приняли Виктор Цой и Борис Гребенщиков. С тех пор началась наша совместная работа в «Поп-механике», которая продолжалась 11 лет. Мы с Курёхиным много играли дуэтом. Моя известность наступила благодаря сотрудничеству с этим человеком.

Своими руками

– Сергей, у вас довольно кинематографичная внешность. В кино вам сниматься не предлагают?

– В кино я работал. У меня имеется опыт озвучивания фильма «Фауст». В 2010 году я даже получил президентский грант «Немое кино – живая музыка». Сейчас у меня около полусотни фильмов, которые я озвучиваю. А вот роли… Была одна! Прорицателя Тиресия в пьесе Софокла «Антигона». Антигоной была Ирина Слуцкая, чемпионка мира по фигурному катанию. Было очень интересно работать, но я понял, что это не моё. По сценарию меня толкали, я падал, потом опять поднимался с колен… Тягостно это оказалось.

– Расскажите о своих инструментах. Насколько известно, в вашей коллекции есть такие, которые вы сделали своими руками?

– И делаю. Пожалуй, самым удачным из получившихся стал алюминиевый кларнет шалюмо. В отделе «всё для труда» в Детском мире я купил метровую трубку, отпилил половинку, сделал отверстие и прикрепил мундштук тенор-саксофона, купленный в комиссионном магазине. А вот для самого неудачного инструмента я использовал подсолнух. Очистил середину, прикрепил мундштук… Но инструмент быстро покрылся плесенью и сгнил. Есть у меня бас-саксофон с «тяжёлой судьбой». Мои знакомые рассказали, что в одном из приёмных пунктов цветного металла на самой окраине Москвы, чёрт знает где, выставлен в качестве латуни бас-саксофон, который туда приволок бомж с помойки. Я сначала не поверил, поехал туда и, да, обнаружил инструмент, который был датирован 1929 годом. Два года его ремонтировал. Но, в конце концов, он оказался слишком тяжёлым для моего позвоночника. Пришлось от него отказаться.

– Как можно охарактеризовать ваш стиль игры?

– Это скорее импровизация с элементами джаза, фри-джаз. Конечно, импровизация существовала в музыке всегда, и особенно заметную роль она стала играть в джазе. Но в данном случае речь идёт об импровизации, отталкивающейся исключительно от тех возможностей, которые таит в себе инструмент.

Фото автора